Мне повезло, и я застал своего прадедушку Варьяша Цалия Григорьевича живым. Я запомнил его добрым, беспокойным, всегда готовым прийти на помощь. У него были какие-то по-молодому весёлые и одновременно озабоченные глаза. Он любил шутить и всегда слыл юмористом. А ещё он очень любил заниматься хозяйством на даче. Как-то в июне, вечером, мы вместе с ним сидели у костра. Мне было тепло и уютно.            

– Дедушка, а расскажи о себе, – попросил я.

– Что ж тебе рассказать?

– Ну, расскажи, какой ты был маленький или молодой.                                           Прадедушка лукаво улыбнулся.

– Да я и сейчас не старый. Ну, слушай. Родился я в Туле 22 января 1919 года. У меня была большая семья: мама с папой, две сестры и пять братьев. Жили мы на улице Халтурина, дом 169, в своем доме, а вокруг был яблоневый сад. Детство веселое было, все время на улице гоняли. Я был шустрый такой, сорванец, одним словом. Помню, поспорили, мы с ребятами, кто больше ругательных слов знает, залезли на яблони и давай друг перед другом языки чесать. Все вдруг замолчали, а я гордый такой, победил, значит, опустил глаза, а там отец с крапивой, пальцем меня манит, ох и досталось же мне тогда. Потом учился, окончил школу фабрично-заводского ученичества, пошел работать на оружейный завод в цех по ремонту автомобилей, стал бригадиром, а чуть позже нормировщиком. Параллельно с работой учился в вечернем техникуме и был комсомольским активистом.

Дедушка замолчал.

– А потом что было, расскажи дальше, - попросил я.

– Потом… Потом была война… Двадцать второго июня, в ночь, фашистская Германия вероломно, без объявления войны, напала на нашу Родину. Как у работника оборонного завода, у меня была бронь от призыва в армию, но родную землю топтали сапоги врага, и мой долг был защищать Родину, я не мог оставаться в тылу. На следующий день я узнал, что в городе формируется коммунистический полк, который вскоре должен был отправиться на фронт. Вместе с товарищем Лисицыным мы подали заявления в Зареченский райком и стали добровольцами, ополченцами. Дома, конечно, без маминых слез не обошлось, но, в общем, все отнеслись с пониманием. Тульский коммунистический полк сформировали к 27 июня, а 29 июня мы уже находились в военно-полевом лагере в районе Косой Горы. Преподаватели Тульского оружейного училища обучали нас пользоваться оружием, правильно обустраивать огневые позиции – военному делу в общем. 18 или 20 июля (уже точно не помню) ночью нас подняли по тревоге и построили. Секретарь Тульского обкома партии Василий Гаврилович Жаворонков перед строем зачитал приказ Государственного Комитета Обороны.

– Это тот самый, который был председателем Тульского городского комитета обороны? – перебил я.

– Да, тот самый, – подтвердил дедушка, – только комитет обороны Тулы он возглавил в октябре 1941 года. Согласно приказу, нашему полку надлежало выдвигаться в район города Ярцево Смоленской области, где немцы высадили большой десант. Фронт южнее Смоленска был прорван. Город Ярцево имел огромное военно-стратегическое значение. Через него проходили, да и сейчас проходят, прямые железнодорожная и шоссейная дороги на Москву. В своё время здесь Наполеон по кратчайшему пути наступал на Москву, а теперь – фашисты.  Нам выдали новые винтовки СВТ и три магазина с патронами каждому, гранаты РДГ. Пешим строем, через родную Тулу, мы прибыли на железнодорожную станцию Тула-1, погрузились в товарные вагоны, и состав тронулся в Смоленскую область. По дороге сначала мы пели песни:

«Наш паровоз, вперед лети.
В Коммуне остановка.
Другого нет у нас пути –
В руках у нас винтовка».

 

Потом обсуждали, как будем бить врага. Многие однополчане коротали время за письмами домой. Шел тёплый моросящий дождь, колёса состава убаюкивающе постукивали, навевая дрёму. Под утро перед Вязьмой, часа в четыре, в перестук колес ворвался звук пикирующих бомбардировщиков и взрывы, рядом застонал боец, наш состав начали бомбить. Поезд стал останавливаться. Во многих фильмах сейчас показывают, как паника охватывает новобранцев во время первого боя. Скажу честно, было очень страшно, но никакой паники не было. Я накинул вещмешок и на ходу выскочил из вагона с оружием. Кругом рвались бомбы, и пули из авиапулеметов прошивали вагоны. Скатившись по железнодорожной насыпи, как и мои товарищи, я стал стрелять по пролетающему «Юнкерсу», второй заходил на очередной круг. Мы даже сбили один вражеский самолёт.  

– Это ты сбил, дедушка? Тебя наградили? – спросил я.

Дедушка улыбнулся.

– Это мы все вместе сбили, и всему полку была объявлена первая боевая благодарность.  Рельсы и сам паровоз, как оказалось, не были серьезно повреждены бомбежкой, и, собрав своих раненых и убитых товарищей, мы опять погрузились и двинулись дальше. Часть ночи мы провели в Вязьме. Над городом, на недосягаемой для зениток высоте, волна за волной тяжелые немецкие бомбардировщики, тяжело гудя, летели бомбить Москву. Мы видели врага, но ничего не могли сделать. Это угнетало. Говорят, это был первый массированный налет на нашу столицу.  На привале я снял свой вещевой мешок и увидел в нем дырку. Оказалось, что немецкая пуля пробила его и смяла один из магазинов с патронами. Повезло, что попала в магазин, а то не сидели бы мы тут с тобой! До Ярцево мы не доехали километров 15. Путевой смотритель остановил эшелон и предупредил, что впереди немцы. После разгрузки наш полк с открытого пространства углубился в лес. В лесу командиры произвели группирование по подразделениям и выделили разведывательные группы. Меня назначили связным.

– Ты по рации команды командира передавать должен был? – спросил я.

– Да нет, бегом, с приказом, от командира батальона к командиру роты или взвода, в любых боевых условиях, под огнем противника должен был двигаться.

  Побатальонно мы двинулись в сторону захваченного Ярцево. Ближе к фронту, уже недалеко от города наш полк был остановлен группой советских офицеров. Мой командир потом рассказывал, что среди них был и К.К. Рокоссовский, которого верховное командование направило на сложный, критический участок фронта. Наш полк влился в 38-ю стрелковую дивизию, в так называемую группу генерала Рокоссовского, формируемую из действующих и выходящих из окружения частей. Практически сразу с марша по приказу командования наш полк вступил в первый бой за небольшую слободку на подступах к Ярцево. Над головой высокие сосны покачивали пышными кронами, пахло смолой, а мы снимали скатки шинелей и вещмешки, укладывали их на ковер из иголок и примыкали холодно блестевшие штыки к винтовкам…  Атака прошла успешно, и к вечеру мы закрепились на рубеже ближе к Ярцево. Из допроса пленных немцев выяснилось, что против нас действуют части дивизии СС «Тодте Копф» («Мертвая голова»). На следующий день стали прибывать в район Ярцево Коммунистические полки из Москвы, Ленинграда и Горького (сейчас это Нижний Новгород). Начались тяжелые кровопролитные бои за город. Его так заволокло чёрным дымом от пожарищ, что было тяжело дышать, днем и ночью, не стихая, гремели снарядные и бомбовые взрывы, лязгали гусеницы танков, роями свистели пули, всё это сливалось в один непрерывный гул, город несколько раз переходил из рук в руки. Будучи связным, на передовой по поручению своего командира я выполнял боевое задание. Немецкая пуля пробила мне каску, но тогда меня не ранило, а лишь слегка контузило. Опять повезло! Задание я выполнил. А вот каска сильно пострадала. 28 июля 1941 г. наши войска были вынуждены оставить Смоленск, но одновременно с этим враг был окончательно выбит из Ярцево. На тот момент это был первый город, полностью освобожденный от фашистов в 1941 году. 9 июня 1958 г. исполком Ярцевского городского Совета принял решение увековечить подвиг бойцов Тульского добровольческого коммунистического полка, установив на здании кинотеатра «Россия» мемориальную доску с текстом: «В июне-октябре 1941 г. в обороне г. Ярцево участвовал Тульский добровольческий коммунистический полк». На следующий день мы форсировали речку Вопь и, захватив на западном берегу позиции, закрепились на них. Причем во время переправы деревянный мост был разрушен прямым попаданием. Как мы, те, кто уже подошел к речке, под минометным обстрелом сумели перебежать на противоположный берег по расплывающимся бревнам и доскам, до сих пор не понимаю. 5 августа во время ожесточённого боя внезапно белый свет померк. Я не слышал шума сражения, не чувствовал едкого запаха пороховой гари, не видел решительных и одновременно изможденных лиц товарищей. Немецкая пуля все-таки настигла меня, я получил тяжёлое ранение в голову. Моё подразделение ушло на соседние позиции, записав меня в погибшие.

Голос прадедушки чуть надломился, он как будто переживал всё заново.                           

– Матюш, подкинь дров в костер, а то как-то зябко становится… Очнулся я много дней спустя в московском госпитале. Я не мог говорить, ничего не видел и не слышал, словно провалился в какую-то бездну, только боль операций и мучительных процедур. Ребята, с которыми я лежал в одной палате, потом рассказывали, что к моей койке приводили то ли практикантов, то ли студентов, ранение-то считалось смертельным, а я был жив, хотел жить. Так продолжалось около трёх месяцев.

– Посмотри, – сказал прадедушка и поднес мою руку к своей голове. Чуть выше виска под волосами явно прощупывалась ямка в черепе.

 В прошлом году я с родителями посетил места, где воевал прадедушка. Мы были и около воинского захоронения в деревне Петрово, где, согласно информации сайта «ОБД «Мемориал», он был перезахоронен. Прадедушка продолжал рассказ:

– После госпиталя я вернулся в Тулу, к родителям. Когда я вошёл в дом, они глазам своим не поверили: на столе лежала похоронка со следами слёз, где чёрным по белому было написано, что рядовой Ц.Г. Варьяш пал смертью храбрых в бою с немецко-фашистскими захватчиками, указано место захоронения… Почта в те года работала неважно. Мама плакала, но уже от радости. «Долго жить будешь», сказал отец. Это было в начале 1942 года. Немного окрепнув, я снова начал работать на заводе, но в 1943 ранение с новой силой и жестокостью напомнило о себе: участились головные боли, ухудшилось самочувствие. Работу пришлось оставить, и снова госпитальная койка, на этот раз в Новосибирске. При выписке мне выдали справку, что я инвалид войны… Инвалид в 24 года… В начале 1944 года меня вызвали повесткой в военкомат. На этот раз меня направили для прохождения службы в полку бронепоездов, который находился в Нарофоминске. Сначала меня назначили водителем бронеавтомобилей «БА–20» и «БА–64», потом – командиром транспортного отделения. Здесь я прослужил до конца войны и даже чуть больше. И вот настал этот день – 9 мая 1945 года. Победа! Были радость и слёзы, мы обнимались, поздравляя друг друга, вспоминали погибших. Примерно в середине мая командир построил нас и сообщил о проведении в Москве Парада Победы, а потом зачитал список тех, кто будет представлять наш полк. Я был в этом списке!

Вскоре нас направили в военный лагерь для подготовки к участию в Параде Победы. И вот наступило воскресенье, 24 июня 1945 года. Небо было хмурое, моросил дождик. Пока мы стояли на улице Горького в ожидании своей очереди проехать по Красной площади на открытых машинах «ЗИС– 5», москвичи и гости столицы, буквально забрасывали нас букетами живых цветов. Из репортажей по репродукторам мы знали всё, что происходит на главной площади страны, знали, когда принимавший парад маршал Жуков выехал на белом коне из ворот Спасской башни на встречу командующему парадом маршалу Рокоссовскому. Слышали рапорт о готовности к параду, раскатистое «Урра-а-а!». Когда пришла наша очередь, вот незадача, по борту машины, где я сидел, сломалась лавка. По площади мы следовали фактически стоя в присяди, упершись для надёжности спинами в борт автомобиля. Никто этого не заметил. Завершился день грандиозным салютом. По возвращении в лагерь нас ждал праздничный ужин со ста граммами и разрешение без увольнительных гулять по Москве. А 26 июня 1945 года приказом Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Советского Союза товарища Сталина мне была объявлена благодарность. Вот так-то.

– Дедушка, а твои братья воевали?

– Да, воевали все. Петр был профессиональным военным – гвардии майор, Илья – на Ленфронте в Управлении Контрразведки «СМЕРШ», Александр – в железнодорожных войсках, Матвей в начале войны, по-моему, был политруком и пропал без вести, судьба его совсем не известна, Михаил, в 1941 году ему было 17 лет, был командиром минометного взвода. Но о них я тебе расскажу в другой раз, уже поздно, пойдём спать, Матюш.

Светало.

Прадедушка умер на 98-м году. Но и сейчас он остается в строю – строю Бессмертного полка – вместе со своими боевыми товарищами, братьями, защитниками Родины, отстоявшими нашу свободу, мирное небо над головой. Пока мы помним своих прадедов, не будет умерших, безвозвратно погибших и пропавших без вести!