ДАВАЙТЕ ПОСЛУШАЕМ ВМЕСТЕ...
Вот и осталась позади еще одна годовщина Победы нашего народа в Великой Отечественной войне. Отгремели праздничные
салюты, отзвучали поздравительные речи, закончились многочисленные торжественные
концерты. Продолжается будничная жизнь,
в которой значительное место занимает общение с нашим давним другом, ветераном
Давыдовым Михаилом Дмитриевичем.
На меня огромное впечатление произвели его воспоминания о фронтовых буднях,
о каждодневном подвиге рядового бойца во время военного лихолетья. И я хочу, чтобы вы тоже оказались причастными к неугасимой памяти о людях, вынесших на своих плечах тяжелое бремя войны.
Давайте послушаем вместе...
«Родился я 19 ноября 1926 года на хуторе Арсяпин Бударинского района Волгоградской области.
Крестили нас в те времена по святцам, т.е по ближайшим праздникам. Получилось так, что 19 ноября
я родился, а 21 ноября – Михайлов день. Батюшка, разумеется, нарекает: раб божий Михаил. Так я и
стал Михаилом.
Оттуда, с родины, я уехал, когда мне было 5 лет. Нас раскулачили, сказали, что очень зажиточные,
а семья была работящая и большая: 5 братьев и 3 сестры у моего отца в семье.
Когда раскулачили, даже не могу сказать, как отец вырвался оттуда. Но 1931 году, он приехал на
строительство Бобрикстроя. Приехал весной, а летом вернулся и забрал нас: мать, меня и старшую сестру. Он привез нас сюда, и здесь я прожил всю жизнь – 85 лет.
Работать я пошел на химкомбинат. В 1943 году был призван в армию и направлен в Горький (сейчас
это Нижний Новгород), а именно в пятый отдельный запасной полк связи. Там нас учили полгода. Пятый
полк состоял из нескольких батальонов. Входили туда телеграфисты, радисты, шестовики и кабельщики.
Я был кабельщиком. Полевая связь тогда была кабельной – использовались катушки с проводом.
Вот меня спрашивают иногда: «А Вы совершали подвиги?» Да не думалось тогда о подвигах. Война
– это был труд, изнурительный, каждодневный. Ну что героического в том, что связист неоднократно
исправляет под огнем противника поврежденную линию? Это его обязанность. Но от четкой работы
связиста зависит быстрота и своевременность передачи донесений, распоряжений, приказов и команд,
наибольшая потребность в которых возникает именно в условиях напряженного боя, в критических
ситуациях. Поэтому труд связиста на войне – самый необходимый, самый почетный и ответственный,
от него часто зависит успех боя и всей операции в целом.
Весной, в апреле 1944 года, нас, в составе маршевой роты, перебросили на запад. Нас направили
на станцию Городня, где был формировочный пункт пополнения пятьдесят первой ударной армии, которая вернулась из Крыма. В нее мы и влились как пополнение. В июне-июле месяце были направлены
под Полоцк, станция Дретунь. После выгрузки там и началась моя военная биография, с Полоцка.
Саперы там строили мост через реку, а мы по этому мосту переправлялись, затем двинулись на Даугавпилс, Метау, Крейтинг, Ригу. В 1945 году мы вышли в данцигский коридор. Справа была отрезанная
группировка под командованием Баграмяна, трехсоттысячная армия. Стояли мы подле Лиепаи, где был
незамерзающий порт. Часть войск повернули на Кенигсберг, а для нас война окончилась под Лиепаей.
Много было трагических моментов в военный период. Были потери, причем неоправданные и
непредвиденные. Например, в 1944 году, летом, погиб мой командир взвода связи, старший лейтенант
Карпов. Мы шли по дороге, слева и справа были открытые змеевые окопы, то ли немецкие, то ли наши, трудно сказать. Тут вдруг воздушная тревога и приказ командира: «За мной!» Мы побежали, но он побежал направо, а мы налево. Неподалеку разорвался снаряд. Взрывная волна ударила в середку, этой волной его отбросило в стенку окопа. В левом окопе нас было семь человек, никто не пострадал. После
отбоя воздушной тревоги мы бросились искать командира. Он лежал на боку, присыпанный землей.
Мы подумали: наверное, сильно ударился и потерял сознание, а может, оглушило его. Стали трясти за
плечо, звать: «Товарищ старший лейтенант! Вставайте!» А он мертвый. Ни единый осколок не затронул
его, на теле ни царапинки, ни кровинки, но он был мертв. Такой силы оказался удар... Вот его гибель
произвела на меня очень тяжелое впечатление. Молодой совсем парень, всегда бодрый, неунывающий,
и такая нелепая смерть. Хотя смерть на войне – она всегда нелепая, несвоевременная. Невозможно
было примириться с близостью смерти.
И подобных случаев много. Убивало и на трассе, особенно от «мессеров» и «фоке-вульфов» страдали. Летали они над нами иногда на высоте всего метров двести, искали нашу артиллерию и огневые
точки. Ну и сбрасывали мины и бомбы. А ты все это видишь, ищешь для себя какое-нибудь углубление
и стараешься продавить грудью землю, чтобы спрятаться. Думаешь, что в маленькой ямке тебе удастся
укрыться. Тяжело вспоминать все это...
Еще у меня такой интересный случай на войне был. Стреляют наши офицеры по круглой мишени.
Одни полковник мне говорит: «Хоть и хвалят тебя, говорят, что ты мастер пристреливать оружие, но все
равно меня ты не перестреляешь. У меня такая штучка! Дай боже! Как пулемет!» У него был маузер. Он
достает маузер и стреляет. Я говорю: «Товарищ полковник, не волнуйтесь! Я ваш маузер перестреляю».
- Как перестреляешь?!
- Очень просто: из пистолета ТТ. Обыкновенного армейского пистолета – тульского Токарева.
- Быть того не может!
- Может!
- Хорошо, давай пари: бутылка шампанского.
- Поставлю, если проиграю. Только для начала мне нужно потренироваться, хотя бы пяток патронов
выпустить по мишени. Пистолет ведь может уводить влево, вправо, вверх, вниз, смотря как он пристрелян.
А мне, надо сказать, повезло: я своего командира взвода пистолет пристреливал. Он просил: «Нака, пристреляй его как следует! А то не выполню упражнение, наложат домашний арест...» Одним
словом, пристрелял ему пистолет. Вот я и говорю: «Товарищ старший лейтенант! Дайте ваш пистолет,
попробую из него стрельнуть».
Полковник видел, что я взял у командира взвода пистолет ТТ. Зарядил пять патронов в обойму и
выстрелил все. Они у меня ушли влево, на девять часов. Большинство выстрелов пришлось между семеркой и восьмеркой. Я зарядил еще одну обойму и начал целиться, буквально на глазок. Только взял
правее, на три часа. Выстрелили по пять раз. Он набрал 46 очков, а я выбил 47! У меня получились две
десятки и три девятки – итого сорок семь.
Я говорю: «Товарищ полковник! Пора бы бутылочку шампанского поставить!». Он ругнулся, конечно, досадно ему было, что он проиграл. Но уговор есть уговор. Полковник сказал, чтобы после завершения кросса я шел к нему домой. Он жил в офицерском городке. Я ответил, что мне нужно только отнести
лыжи, размундириться. Он сказал: «Давай». Я размундирился, лыжи поставил в стойку, переоделся, надел шинель и пошел. Пришел и увидел: стол накрыт, на нем закуски и шампанское. Ну, думаю, не каждый день молодому бойцу удается с полковником шампанского выпить. Выпили, о жизни поговорили.
Теперь идти веселее. «Не упадешь?» – спрашивает. «Не-е-ет. Идти мне сначала в гору, а после подъема
есть небольшой спуск, так там я собираюсь просто скатиться». Мы посмеялись, и я пошел.
Интересной для меня была сама концовка войны. Вернее, мне был интересен момент восьмого мая
1945 года: вылезли на бруствер, портянки смотали, ноги вытянули и лежим. Мы лежим, а буквально
через триста метров немецкие окопы. Они тоже расположились, разулись, разделись и отдыхают. Ни
единого выстрела ни с их стороны, ни с нашей. Почему? Потому что восьмого мая их армия капитулировала, они все это прекрасно знали. И вот поют птицы, мы их услышали в первый раз за все время. До
этого слышали пулеметы, минометы, орудия, танки, ракеты – все, что было можно услышать на войне. А тут тишина, и только птицы поют-заливаются. Именно тот момент я запомнил надолго»...
салюты, отзвучали поздравительные речи, закончились многочисленные торжественные
концерты. Продолжается будничная жизнь,
в которой значительное место занимает общение с нашим давним другом, ветераном
Давыдовым Михаилом Дмитриевичем.
На меня огромное впечатление произвели его воспоминания о фронтовых буднях,
о каждодневном подвиге рядового бойца во время военного лихолетья. И я хочу, чтобы вы тоже оказались причастными к неугасимой памяти о людях, вынесших на своих плечах тяжелое бремя войны.
Давайте послушаем вместе...
«Родился я 19 ноября 1926 года на хуторе Арсяпин Бударинского района Волгоградской области.
Крестили нас в те времена по святцам, т.е по ближайшим праздникам. Получилось так, что 19 ноября
я родился, а 21 ноября – Михайлов день. Батюшка, разумеется, нарекает: раб божий Михаил. Так я и
стал Михаилом.
Оттуда, с родины, я уехал, когда мне было 5 лет. Нас раскулачили, сказали, что очень зажиточные,
а семья была работящая и большая: 5 братьев и 3 сестры у моего отца в семье.
Когда раскулачили, даже не могу сказать, как отец вырвался оттуда. Но 1931 году, он приехал на
строительство Бобрикстроя. Приехал весной, а летом вернулся и забрал нас: мать, меня и старшую сестру. Он привез нас сюда, и здесь я прожил всю жизнь – 85 лет.
Работать я пошел на химкомбинат. В 1943 году был призван в армию и направлен в Горький (сейчас
это Нижний Новгород), а именно в пятый отдельный запасной полк связи. Там нас учили полгода. Пятый
полк состоял из нескольких батальонов. Входили туда телеграфисты, радисты, шестовики и кабельщики.
Я был кабельщиком. Полевая связь тогда была кабельной – использовались катушки с проводом.
Вот меня спрашивают иногда: «А Вы совершали подвиги?» Да не думалось тогда о подвигах. Война
– это был труд, изнурительный, каждодневный. Ну что героического в том, что связист неоднократно
исправляет под огнем противника поврежденную линию? Это его обязанность. Но от четкой работы
связиста зависит быстрота и своевременность передачи донесений, распоряжений, приказов и команд,
наибольшая потребность в которых возникает именно в условиях напряженного боя, в критических
ситуациях. Поэтому труд связиста на войне – самый необходимый, самый почетный и ответственный,
от него часто зависит успех боя и всей операции в целом.
Весной, в апреле 1944 года, нас, в составе маршевой роты, перебросили на запад. Нас направили
на станцию Городня, где был формировочный пункт пополнения пятьдесят первой ударной армии, которая вернулась из Крыма. В нее мы и влились как пополнение. В июне-июле месяце были направлены
под Полоцк, станция Дретунь. После выгрузки там и началась моя военная биография, с Полоцка.
Саперы там строили мост через реку, а мы по этому мосту переправлялись, затем двинулись на Даугавпилс, Метау, Крейтинг, Ригу. В 1945 году мы вышли в данцигский коридор. Справа была отрезанная
группировка под командованием Баграмяна, трехсоттысячная армия. Стояли мы подле Лиепаи, где был
незамерзающий порт. Часть войск повернули на Кенигсберг, а для нас война окончилась под Лиепаей.
Много было трагических моментов в военный период. Были потери, причем неоправданные и
непредвиденные. Например, в 1944 году, летом, погиб мой командир взвода связи, старший лейтенант
Карпов. Мы шли по дороге, слева и справа были открытые змеевые окопы, то ли немецкие, то ли наши, трудно сказать. Тут вдруг воздушная тревога и приказ командира: «За мной!» Мы побежали, но он побежал направо, а мы налево. Неподалеку разорвался снаряд. Взрывная волна ударила в середку, этой волной его отбросило в стенку окопа. В левом окопе нас было семь человек, никто не пострадал. После
отбоя воздушной тревоги мы бросились искать командира. Он лежал на боку, присыпанный землей.
Мы подумали: наверное, сильно ударился и потерял сознание, а может, оглушило его. Стали трясти за
плечо, звать: «Товарищ старший лейтенант! Вставайте!» А он мертвый. Ни единый осколок не затронул
его, на теле ни царапинки, ни кровинки, но он был мертв. Такой силы оказался удар... Вот его гибель
произвела на меня очень тяжелое впечатление. Молодой совсем парень, всегда бодрый, неунывающий,
и такая нелепая смерть. Хотя смерть на войне – она всегда нелепая, несвоевременная. Невозможно
было примириться с близостью смерти.
И подобных случаев много. Убивало и на трассе, особенно от «мессеров» и «фоке-вульфов» страдали. Летали они над нами иногда на высоте всего метров двести, искали нашу артиллерию и огневые
точки. Ну и сбрасывали мины и бомбы. А ты все это видишь, ищешь для себя какое-нибудь углубление
и стараешься продавить грудью землю, чтобы спрятаться. Думаешь, что в маленькой ямке тебе удастся
укрыться. Тяжело вспоминать все это...
Еще у меня такой интересный случай на войне был. Стреляют наши офицеры по круглой мишени.
Одни полковник мне говорит: «Хоть и хвалят тебя, говорят, что ты мастер пристреливать оружие, но все
равно меня ты не перестреляешь. У меня такая штучка! Дай боже! Как пулемет!» У него был маузер. Он
достает маузер и стреляет. Я говорю: «Товарищ полковник, не волнуйтесь! Я ваш маузер перестреляю».
- Как перестреляешь?!
- Очень просто: из пистолета ТТ. Обыкновенного армейского пистолета – тульского Токарева.
- Быть того не может!
- Может!
- Хорошо, давай пари: бутылка шампанского.
- Поставлю, если проиграю. Только для начала мне нужно потренироваться, хотя бы пяток патронов
выпустить по мишени. Пистолет ведь может уводить влево, вправо, вверх, вниз, смотря как он пристрелян.
А мне, надо сказать, повезло: я своего командира взвода пистолет пристреливал. Он просил: «Нака, пристреляй его как следует! А то не выполню упражнение, наложат домашний арест...» Одним
словом, пристрелял ему пистолет. Вот я и говорю: «Товарищ старший лейтенант! Дайте ваш пистолет,
попробую из него стрельнуть».
Полковник видел, что я взял у командира взвода пистолет ТТ. Зарядил пять патронов в обойму и
выстрелил все. Они у меня ушли влево, на девять часов. Большинство выстрелов пришлось между семеркой и восьмеркой. Я зарядил еще одну обойму и начал целиться, буквально на глазок. Только взял
правее, на три часа. Выстрелили по пять раз. Он набрал 46 очков, а я выбил 47! У меня получились две
десятки и три девятки – итого сорок семь.
Я говорю: «Товарищ полковник! Пора бы бутылочку шампанского поставить!». Он ругнулся, конечно, досадно ему было, что он проиграл. Но уговор есть уговор. Полковник сказал, чтобы после завершения кросса я шел к нему домой. Он жил в офицерском городке. Я ответил, что мне нужно только отнести
лыжи, размундириться. Он сказал: «Давай». Я размундирился, лыжи поставил в стойку, переоделся, надел шинель и пошел. Пришел и увидел: стол накрыт, на нем закуски и шампанское. Ну, думаю, не каждый день молодому бойцу удается с полковником шампанского выпить. Выпили, о жизни поговорили.
Теперь идти веселее. «Не упадешь?» – спрашивает. «Не-е-ет. Идти мне сначала в гору, а после подъема
есть небольшой спуск, так там я собираюсь просто скатиться». Мы посмеялись, и я пошел.
Интересной для меня была сама концовка войны. Вернее, мне был интересен момент восьмого мая
1945 года: вылезли на бруствер, портянки смотали, ноги вытянули и лежим. Мы лежим, а буквально
через триста метров немецкие окопы. Они тоже расположились, разулись, разделись и отдыхают. Ни
единого выстрела ни с их стороны, ни с нашей. Почему? Потому что восьмого мая их армия капитулировала, они все это прекрасно знали. И вот поют птицы, мы их услышали в первый раз за все время. До
этого слышали пулеметы, минометы, орудия, танки, ракеты – все, что было можно услышать на войне. А тут тишина, и только птицы поют-заливаются. Именно тот момент я запомнил надолго»...
